На Софроновских чтениях в Риге в ноябре 2018 года прозвучало много интересной и эксклюзивной информации из биографии иконописца Пимена Софронова. Каждый докладчик внёс какую-то новую, не известную ранее широкому кругу исследователей, грань творчества, характера и судьбы нашего знаменитого земляка. В частности, много нового узнали об учениках Софронова, которых в его подвижнической деятельности в разных странах было не менее 20. Одним из них был монах бенедиктинец из монастыря Шеветонь (Амэ-сюр-Мëз, Бельгия) — отец Иероним Лёссинк (1898–1952). О нём мы попросили рассказать исследователя биографии П.М.Софронова в Бельгии, нынешнего служителя монастыря в Шеветоне о. Антония Ламбрехтса.
Единственное, что у старообрядческого иконописца из Эстонии и бенедиктинского монаха из Бельгии было общего на момент их встречи, — это год их рождения: 1898. В остальном они отличались друг от друга как своими церковными, так и культурными корнями. Отец Иероним родился в католической семье на севере Голландии, был монахом и священником. Пимен же Максимович Софронов родился в семье русских староверов-беспоповцев в Эстонии на берегу Чудского озера, был мирянином и женатым человеком. Каким образом произошла их встреча? Почему отец Иероним Лёссинк выбрал старовера (а не “обычного” православного, например) в качестве учителя-иконописца? Почему Софронов принял к себе в ученики католика?
Некоторые письма отца Иеронима к настоятелю нашего монастыря того времени, отцу Феодору Бельпэру, сохранённые в наших архивах, могут помочь в ответах на поставленные вопросы и пролить свет на малоизвестный период жизни Пимена Софронова. В них видно, как отношения учителя и ученика достаточно быстро перерастают в подлинное сотрудничество, а затем и глубокое взаимное уважение и дружбу.
Шеветоньский монастырь был основан в декабре 1925 года в Амэ-сюр-Мëз (недалеко от Льежа, в Бельгии) бенедиктинцем из Лувена отцом Ламбертом Бодуэном как место молитвы, учёбы и встреч ради единства христиан. Братья хотели смиренно войти в «школу Востока» с тем, чтобы лучше познакомиться со своими «разлучёнными братьями», полюбить их больше и преодолеть разделения. С самого момента основания монахи служат в двух храмах одновременно: и в латинском, и в византийском. Первые монахи монастыря были все изначально латинской традиции, им пришлось изучать всë с самого начала: и литургию, и службы, и языки (славянский и греческий), и песнопения, и иконопись, и монашеский аскетический образ жизни православной церкви. Они подолгу живут и на Афоне, и в Галиции, и на Ближнем Востоке. Им удается завязать дружеские контакты в среде русской эмиграции в Брюсселе, Париже и Берлине.
На выставке общества «Икона» в Париже в ноябре-декабре 1931 года наши монахи знакомятся с Пименом Максимовичем Софроновым, с «Кружком Ревнителей Старины» в Риге и их журналом «Родная Старина» (1928-1933). Там же они приобретают первые его иконы, в частности, «О всепѣтая Мати» и Христа во Гробе «Не рыдай мене Мати». Другая икона Софронова – возможно, «Казанская икона Божией Матери» или «Господь Вседержитель» – была нам прислана в течение следующего года (1932). К этому стоит добавить, что с 1930 года журнал «Иреникон» начинает внимательно следить за публикациями и деятельностью Seminarium Kondakovianum в Праге, где Софронов будет неоднократно давать занятия по иконописи (1932, 1935, 1936).
Таким образом, когда в 1935 году священник Лëссинк уходит в монастырь, прослужив уже около 12 лет в разных католических приходах в Нидерландах, Софронов был уже достаточно известен в Амэ. Ведь к этому времени в монастыре есть три иконы Софронова, и монахи в курсе передвижений иконописца по Европе.
Мы не можем с уверенностью сказать, когда Софронов побывал в первый раз в Амэ. Случилось ли это в 1933 году, когда о своем намерении приехать в монастырь он написал в письме к княгине Наталье Григорьевне Яшвиль, датированном 15 февраля 1933 года? Приехал ли он позднее во время своих многочисленных путешествий? С уверенностью можно сказать только то, что он довольно долго пробыл в монастыре в 1939 году до самого отъезда в Рим осенью того же года. Согласно свидетельству самого отца Иеронима в тот приезд Софронов написал тот прекрасный Деисус, который сейчас украшает трапезную нашего монастыря.
Отец Иероним увидел Софронова, таким образом, за работой продолжительное время в самом монастыре, а он ищет мастера, который смог бы обучить его написанию икон, но не… любого мастера. В католическом мире той эпохи иконописцев практически не было, а православные иконописцы в эмиграции пребывали в поисках. Они обращались к разным техникам и стилям, одни писали более традиционно, другие были настоящими новаторами. Старообрядцы пользовались репутацией хранителей от забвения старинной традиции иконописи. Как позднее напишет об этом отец Иероним в своей небольшой книге «Святые иконы» (1941): «Для сохранения икон старообрядцы сыграли важную роль. В их среде живут ещё и сегодня иконописцы, которые остались абсолютно верны не только духу, но и букве закона старых традиций, и живым примером этому может служить Пимен Софронов…».
Итак, Лёссинк просит Софронова, чтобы тот стал его учителем. Однако именно в это время Конгрегация по делам восточных церквей в Ватикане пригласила Софронова в Рим для написания образцового пятиярусного иконостаса из 54 икон «в строго древнерусском стиле » для Всемирной выставки христианского искусства в Ватикане (Esposizioned’ArteSacra), которая должна была проходить в 1942 году. Отцу Иерониму приходится самому ехать в Рим.
По окончании первых трех месяцев [28 февраля], отец Иероним подробно пишет настоятелю, отцу Феодору Бельпэру, детальный отчёт о том, чему он научился. Он ясно видит свои пробелы и убедительно просит продлить его пребывание и обучение у Софронова. Отец Феодор, по всей видимости, дает ему благословение ещё на несколько месяцев, по крайней мере, до лета, тем более, что Софронов предлагает своему ученику более благоприятные условия: «Пимен Максимович согласен на то, чтобы я работал теперь с ним (…) на добровольной основе, без оплаты. (…) Так мы сможем помогать друг другу», — пишет он на Пасху. За несколько месяцев учитель и ученик пришли к настоящему сотрудничеству.
В июне 1940 года Италия вступает в войну, и отец Иероним уже не может возвратиться в Бельгию. По приглашению бенедиктинского аббата Субьяко и по рекомендации кардинала Евгения Тиссерана он соглашается выполнить фрески для новой семинарии в Субьяко: святого Бенедикта, образы Ветхого завета, вдохновивших его (Авраама, Илии, Елисея, Якова и Давида), затем святой Схоластики… И даже если это не «настоящие иконы», как он сам говорит, это был хороший опыт.
После отъезда Софронова в Америку в 1947 году пути иконописцев, конечно, расходятся. Отец Иероним остается в Риме, где его просят читать курс лекций по христианской иконописи Африки и Азии в Папском Урбанианском университете. Новые горизонты захватывающих исследований открываются перед ним. Но, увы, ненадолго: 29 марта 1952 года в Греческом колледже наступает его преждевременная кончина от разрыва сердца…
Позднее Пимен Максимович Софронов вспоминал о своём бывшем ученике, говоря: «Манера и стиль работы католического монаха выразились в особенной и своеобразной трактовке, как будто бы стиль византийский, но не такой, каким пишу я». Здесь нельзя не вспомнить, что некоторые говорили о самом Софронове по отношению к его учителю Гавриилу Фролову: «Он значительно уступает своему учителю».
Это нам кажется в какой-то степени совершенно естественным. Даже самый верный ученик никогда не воспроизводит в точности своего учителя. Он живёт тем, что от него получает, и идет своим духовным и культурным путём. Ибо икона – это зеркало души и иконописца, и того, кто на неё взирает. Через своих многочисленных учеников Парижа, Праги, Рима и Америки Софронов не только передал, но и возродил старинную иконописную традицию в Европе и в Новом Свете, выходя за пределы разделения церквей. Отдав им частичку своей души, он не только передал им наследие, но и обновил саму Церковь и сблизил христиан.
Антоний Ламбрехтс,
Шеветоньский монастырь,
Бельгия